Почему Гитлер напал на СССР?
May. 9th, 2020 03:44 pm![[personal profile]](https://www.dreamwidth.org/img/silk/identity/user.png){kind=small}
rex_net
Расскажу одну байку. Советский офицер после войны остался в Германии. Жил у одной пожилой немецкой фрау. Так получилось, что они часто беседовали на разные темы, в частности о Гитлере и о его нападении на СССР.
Немецкая фрау рассказывала, что, когда Гитлер пришел к власти, была жесточайшая инфляция, экономический кризис, безработица. Первое, что сделал Гитлер, он отодвинул евреев от экономики и бизнеса. Просто мягко отодвинул, без всяких арестов и расстрелов. Тотчас же экономика пошла на подъем, инфляция прекратилась, жизнь обычных немцев стала нормальной и заметно улучшилась. Немцы считали этот период один из самых лучших в своей истории.
Что касается нападения Гитлера на Советский Союз, то немецкая фрау, как и все немцы, не понимали, зачем это нужно. Не понимали не только обычные немцы, никто из немецких генералов не понимал. Вот что писал в своих мемуарах один из самых приближённых к Гитлеру людей, фельдмаршалл Кейтель http://militera.lib.ru/memo/german/keytel_v02/text.html#t4:
«Прелюдия нападения на Россию, 1940-1941 гг.
Когда я после отпуска, примерно 10 августа 1940 г., вернулся в Берхтесгаден, я еще не знал о дальнейших планах Гитлера; я знал только, что нет никакой надежды на прекращение войны с Англией, поскольку за ней стояли Соединенные Штаты и все их безграничные ресурсы. Теперь наши замыслы о вторжении [в Британию] осенью 1940 г. должны были быть отложены по крайней мере до весны 1941 г., и нам оставалось только выискивать другой способ, как склонить Британию к миру.
В конце концов фюрер решил - держа это в полном секрете от Италии - захватить Гибралтар, конечно же с согласия Испании. Для этого еще необходимо было провести дипломатическое прощупывание и военные исследования, но работа над этим должна была начаться очень скоро.
Однако больше всего меня тревожили тогда мысли фюрера о возможной войне с Советским Союзом, на эту тему он подробно распространялся в неофициальном разговоре с Йодлем и мной во время моего первого рабочего дня после отпуска. Как сказал мне Йодль, когда мы ехали домой, что это было продолжение того разговора, который он вел с Йодлем в конце июля; как я сам выяснил, уже давно шло изучение вопроса ускоренной переброски нескольких дивизий из Франции: главнокомандующий сухопутными войсками получил личный приказ Гитлера сосредоточить в Польше несколько дивизий и рассчитать время, необходимое для переброски войск в противовес массовому сосредоточению русских сил в Прибалтике и Бессарабии, - обстоятельство, вызывавшее у фюрера дурное предчувствие о намерениях Советского Союза.
Я сразу же возразил, поскольку от сорока до пятидесяти наших дивизий скованы в Норвегии, Франции и Италии, и они не могут быть отозваны из этих стран и использованы в какой-либо войне на востоке, а без них мы будем слишком слабы. Гитлер тут же ответил, что это не повод для того, чтобы не предпринимать действий для отражения нависшей над нами угрозы. Он уже приказал Браухичу, сказал он, удвоить количество танковых дивизий.
В конце он добавил, что создал такую могучую армию не для того, чтобы она гнила до конца войны: эта война не закончится сама собой, и он совсем не собирается использовать свою армию против Британии весной 1941 г., потому что вторжение тогда будет уже невыполнимо. Поскольку он сразу же возобновил свой разговор с Йодлем, я так ничего больше и не сказал, но позднее решил узнать у Йодля, что уже обсуждалось во время моего отсутствия и какие действия уже предпринимались.
На следующий день я попросил короткого свидания с фюрером, намереваясь узнать от него лично, каковы причины его мрачных подозрений о намерениях России. Его ответ, вкратце, был таким, что он никогда не упускал из виду неизбежности столкновения двух миров с диаметрально противоположными идеологиями, что он не верит, что этого можно избежать, и поэтому для него будет лучше, если это тяжелое бремя он возьмет на себя сейчас, вдобавок ко всем остальным, а не завещает ее своему преемнику. Кроме того, он полагал, что есть много признаков того, что Россия уже готовилась к войне с нами, и она уже далеко вышла за пределы соглашений с нами в отношении стран Балтии и Бессарабии, в то время как наши руки были связаны войной на западе. В любом случае, сказал он, он хочет только принять меры предосторожности, чтобы не быть застигнутым врасплох, и он не собирается принимать каких-либо решений до тех пор, пока не разузнает, насколько обоснованны его подозрения насчет них. Когда я вновь возразил, что наши силы были уже полностью заняты на других театрах боевых действий, он ответил, что он собирался спросить у Браухича об увеличении наших сил и отзыве некоторых из них из Франции. На этой ноте наша беседа закончилась, так как его вызвали на информационное совещание.
Этот вопрос настолько сильно беспокоил меня, что я был полон решимости написать личный меморандум по этой проблеме, без обращения в оперативный штаб и без поддержки подробной статистикой. Так появился мой меморандум во второй половине августа, и даже Йодль не знал о нем. В результате [Нюрнбергского] трибунала история моего визита к министру иностранных дел, фон Риббентропу, в Фушль стала хорошо известна: я хотел любой ценой убедить его отговорить фюрера от этой затеи, до того как Гитлер сможет перетянуть его на свою сторону. И мне это удалось: во время очень личного разговора Риббентроп поклялся подержать меня с политической точки зрения. Мы пообещали друг другу ничего не говорить о нашем разговоре Гитлеру, чтобы нас не обвинили в сговоре против него.
После военного совещания несколькими днями позже я передал фюреру написанный мной меморандум; он обещал обсудить его со мной после того, как внимательно изучит материал. Несколько дней я прождал напрасно, и тогда я напомнил ему об этом и был вызван к нему в этот же день. То, что происходило потом со мной и Гитлером, походило скорее не на разговор, а на одностороннюю лекцию о базовой стратегии, изложенной в моем меморандуме; он его нисколько не убедил. Мои ссылки на заключенный нами в прошлом году пакт с Россией были всего лишь заблуждением: Сталин так же мало был склонен считаться с этим договором, как и он сам, если обстоятельства изменятся и возникнут новые условия. В любом случае единственными мотивами Сталина при подписании этого пакта были, во-первых, гарантировать себе долю в разделе Польши и, во-вторых, подтолкнуть нас к развязыванию войны на западе, в надежде, что мы увязнем там и истечем кровью. Сталин планировал с выгодой использовать этот период времени и наши собственные тяжелые потери, чтобы позднее ему было легче покорить нас.
Я был очень огорчен этой жесткой критикой и тоном, каким он высказал это, и предположил, что будет лучше, если он заменит меня, как начальника ОКБ, на кого-нибудь другого, чьи стратегические суждения будут иметь для него большее значение, чем мои. Я чувствую, что не соответствую своей должности, добавил я, и прошу отправить меня командующим на фронт. Гитлер резко отверг это: разве он не имеет права сообщить мне, что, по его мнению, мое суждение было неправильным? Он действительно должен запретить своим генералам впадать в истерики и просить отставки всякий раз, когда кто-нибудь выговаривает им, и в любом случае он не имеет возможности оставить свой пост. Он хочет, чтобы стало понятно раз и навсегда, что никто, кроме него, не имеет права решать, уйти кому-нибудь в отставку или нет, если он считает, что они подходят для этой должности, а до тех пор этот человек будет исполнять свои обязанности; предыдущей осенью, сказал он, он должен был высказать Браухичу то же самое. Мы оба встали, и я без слов покинул его кабинет. Он держал в руке написанный мною меморандум, который исчез в его сейфе или, может быть, был сожжен. Черновик моего меморандума может находиться среди бумаг оперативного штаба ОКБ, поскольку Йодль и Варлимонт заявили, что читали его.
Здесь я хочу обойти дальнейшее развитие наших отношений с Советским Союзом, визит к нам Молотова в начале ноября и то, как Гитлер решил, что нужно однозначно готовить кампанию в России. Реальная последовательность событий в январе 1941 г., исчерпывающий доклад Гитлеру начальника Генерального штаба сухопутных войск о степени готовности к войне, достигнутой нами и противником, был также подробно рассмотрен на трибунале - и в некоторой степени из моих собственных показаний об оборонительных действиях, - что нет необходимости задерживаться здесь на этом. Но нельзя не подчеркнуть, что, хотя мы продолжали укреплять наши восточные границы и демаркационную линию между нами и Россией, мы всегда, как в количественном, так и в качественном отношении, сильно отставали от концентрации русских войск. Советский Союз методично готовился к нападению на нас; и их приготовления вдоль всей линии фронта была раскрыты нашим нападением 22 июня 1941 г.
В результате наших различных взглядов на войну с Россией мои отношения с Гитлером вновь ухудшились, что я видел по его замечаниям, когда мы касались вопросов, связанных с Восточным фронтом, разногласия между нами не были в достаточной степени разрешены.
Однако после начала нашего превентивного наступления{28} я был вынужден признать, что он все-таки был прав в оценке неизбежности нападения России на нашу страну, но - вероятно, из-за моих воспоминаний об осенних учениях Красной армии в 1931 г., когда я в качестве гостя посетил Советский Союз, - мои взгляды на возможность России вести войну значительно отличались от взглядов Гитлера.
Он всегда полагал, что реальная военная промышленность России находилась еще в зачаточной стадии и ничего подобного еще не развернуто; более того, он особо выделял, что Сталин в 1937 г. провел чистку в высших эшелонах военного командования, поэтому он испытывает явную нужду в светлых умах.
Он был одержим идеей, что этот конфликт рано или поздно произойдет и что для него будет ошибкой сидеть и ждать, когда другие подготовятся и смогут наброситься на нас. Заявления русских штабных офицеров, захваченных нами, подтвердили убеждения Гитлера и на этот счет; только оценка возможностей советской военной промышленности - даже без Донецкого бассейна - была явным заблуждением Гитлера: российские танковые силы настолько превосходили нас качественно, что мы так никогда и не смогли догнать их.
Однако я должен категорически отрицать, что - за исключением нескольких штабных разработок, проведенных оперативным штабом ОКБ и Генеральным штабом сухопутных сил, - велись какие-либо приготовления к войне с Россией до декабря 1940 г., не считая тех приказов улучшить железные дороги и станции на территории Польши, чтобы они могли быстрее перебросить наши войска к восточным границам рейха.
В начале ноября 1940 г. в Берлин по просьбе фюрера прибыл русский министр иностранных дел Молотов, чтобы обсудить сложившуюся политическую обстановку. Я присутствовал при том, как фюрер принимал в рейхсканцелярии русских гостей; за церемонией приветствия последовал банкет в кабинете фюрера, на котором я сидел рядом с помощником Молотова, М. Деканозовым [советским послом], но не смог поговорить с ним, поскольку под рукой не было переводчика. Затем министр иностранных дел устроил банкет в своем отеле, где я вновь оказался рядом с М. Деканозовым. В этот раз при помощи переводчика мне удалось поговорить с ним на некоторые общие темы: я рассказал ему о моей поездке в Москву и о военных учениях, которые я видел в 1931 г., и задал ему пару вопросов о моих воспоминаниях об этом визите, так что между нами состоялся скорее вымученный разговор.
О политических переговорах между ними я ничего не слышал, за исключением единственного раза, когда меня вызвали присутствовать на прощальном визите русских к фюреру, который состоялся после последнего и, очевидно, самого важного совещания: естественно, я спросил у Гитлера об их результатах, и он ответил, что они были неудовлетворительными; даже при этих условиях он еще не решился готовиться к войне, поскольку прежде всего он хотел дождаться реакции Сталина в Москве. Тем не менее, мне сразу же стало ясно, что мы движемся к войне с Россией, но я не совсем уверен, что во время переговоров сам Гитлер приложил все старания, чтобы предотвратить это, поскольку это неизбежно повлекло бы за собой его отказ от отстаивания интересов Болгарии, Румынии и стран Балтии. Ясно, что Гитлер и здесь был абсолютно прав, поскольку через год или два, как только Сталин был бы готов напасть на нас, русские, несомненно, выдвинули бы новые требования; Сталин еще в 1940 г. был уже достаточно силен, чтобы осуществить свои намерения в Болгарии, в Дарданеллах и в финском вопросе; но наша победа над Францией всего за шесть недель разрушила все его планы, и теперь он хотел выиграть время. Я не рисковал бы выдвигать такую гипотезу, если бы наш превентивный удар по России в 1941 г. не показал их высокую степень готовности в подготовке к нападению на нас.
Окончательное решение о подготовке к войне с Советским Союзом Гитлер принял в начале декабря 1940 г.; подготовка должна была проводиться так, чтобы в любой момент начиная с середины марта 1941 г. он мог отдать окончательный приказ о начале операции передислокации войск к восточной границе, что соответствовало фактическому началу наступления в начале мая. Основной предпосылкой являлась бесперебойная работа всех маршрутов железных дорог с максимальной нагрузкой и без аварий. Даже если эти приказы и откладывали принятие окончательного решения до середины марта, теперь я ничуть не сомневаюсь, что только совершенно непредвиденные обстоятельства могли бы изменить его решение о нападении.
После отказа от гибралтарской операции все наши мысли вновь обратились к восточному вопросу. По-моему, где-то во второй половине января 1941 г. Гальдер, начальник Генерального штаба, обрисовал фюреру, в присутствии Йодля и меня, оперативный план нападения на Россию, подробно представив собранные разведкой сведения о враге, о ряде приграничных столкновений вдоль демаркационной линии и о запланированном продвижении войск по железным дорогам для подготовки вторжения. Последний пункт интересовал фюрера больше всего, поскольку в установленном порядке в последней волне сосредоточения войск перебрасывались танковые части, расквартированные в Центральной Германии, где они зимовали и переоснащались и где из них формировались новые подразделения. Сведения Гальдера потрясли меня, поскольку из них я получил первое понимание размаха подготовки русских к войне, а также тревожную картину неуклонно нарастающей концентрации русских войск на другой стороне границы, что без какой-либо вероятности ошибки было установлено разведывательными действиями наших пограничников. В той стадии еще невозможно было определить, готовились ли русские на самом деле к нападению, или же их войска были сосредоточены на границе только для обороны, но нападение Германии вскоре должно было сорвать этот покров неясности.
В конце марта 1941 г. Гитлер провел в Берлине в здании рейхсканцелярии первое общевойсковое совещание высшего командного состава, назначенного на Восточный фронт. Мне удалось добиться, чтобы все главы департаментов ОКБ также прослушали обращение фюрера. Я сразу же понял, что он намеревался предложить нам программу действий: в малом кабинете министров были установлены ряд кресел и кафедра, как для публичной лекции. Гитлер обращался к нам очень серьезно, с хорошо продуманной и предварительно подготовленной речью.
Начав с военной и политической обстановки в рейхе и намерений западных держав - Британии и Америки, - он закончил тезисом, что война с Советским Союзом стала неизбежной и что бездействие и ожидание только ухудшит наши шансы на победу. Здесь он открыто признал, что любая нерешительность перетянет баланс силы не в нашу пользу: наши враги располагают неограниченными ресурсами, которые даже еще и не начали уменьшаться, в то время как мы уже больше не способны пополнить ни людские, ни материальные ресурсы. Таким образом, он приходил к решению, что Россию необходимо опередить как можно раньше. Эта опасность, пусть еще и скрытая, которую она представляет для нас, должна быть устранена.
Затем последовали веские доказательства неизбежности такого конфликта между двумя диаметрально противоположными идеологиями: он знал, что это рано или поздно произойдет, и предпочитал взять на себя ответственность сейчас, чем закрывать глаза на данную угрозу Европе и передать эту неизбежную в будущем проблему своему преемнику. Он больше не желал откладывать решение этой проблемы, поскольку никто из тех, кто последует за ним, уже не будет обладать достаточной властью в Германии, чтобы принять на себя ответственность за развязывание этой превентивной войны, которая только и может остановить большевистский паровой каток, прежде чем Европа станет его жертвой. В Германии нет никого, кто был знаком с коммунизмом и его разрушительной мощью больше него, уже боровшегося за спасение Германии от его когтей.
После продолжительных разглагольствований о полученном им жизненном опыте и сделанных им выводах он закончил свою речь заявлением, что война будет борьбой за выживание, и потребовал у всех отказаться от их старомодных и традиционных представлений о рыцарстве и общепринятых правилах ведения войны: большевики уже давно обходятся без них. Коммунистические лидеры довольно ясно доказали это своими действиями в Прибалтике, Финляндии и Бессарабии, а также своим демонстративным отказом признать Гаагские соглашения по ведению боевых действий и считать себя связанными Женевской договоренностью об обращении с военнопленными. Затем он потребовал, чтобы [советские] политические комиссары не рассматривались как солдаты или военнопленные: они должны быть убиты в сражении или расстреляны на месте. Они могут стать ядром всех попыток фанатичного сопротивления; комиссары, сказал Гитлер, являются становым хребтом коммунистической идеологии, охраной Сталина от его собственного народа и его собственных войск; они имеют безграничную власть над жизнью и смертью. Их уничтожение сбережет немецкие жизни и на поле боя, и в тылу.
Его дальнейшие заявления об ответственности перед военными судами германских войск, заподозренных в произволе против гражданского населения, подавляли ли они вооруженное сопротивление или нет, были вдохновлены теми же самыми мотивами, несмотря на то что учреждение таких военных судов было предоставлено на усмотрение каждого командующего, как только он установит порядок на подконтрольной ему территории. В конце Гитлер объявил, что запрещает ввозить русских военнопленных на территорию рейха, так как они, по его мнению, представляют опасность для рабочих и служащих, не только из-за их идеологии, от которой он уже однажды избавил немецкую промышленность, но и из-за опасности саботажа. От него не ускользнуло то впечатление, которое произвела на слушателей его речь, хотя никто прямо не выразил ему своего протеста; закончил он свое незабываемое обращение памятными словами: "Я не жду, что мои генералы поймут меня, но я буду ждать, что они выполнят мои приказы".»
На самом деле у Гитлера была идея-фикс о русском народе. Гитлер жил воспоминаниями о Первой мировой войне, когда на фронте массовым явлением были братания русских и немецких солдат. Гитлер считал, что именно тогда началось разложение солдат немецкой армии, поэтому Германия проиграла войну. Кроме того, Гитлер родился и жил в Австро-Венгрии, где до Первой мировой войны Генеральный штаб России активно проводил пропаганду среди славянского населения, чехов, словаков и т.д. Это было головной болью у австрийского командования, об этом постоянно говорили в газетах Австро-Венгрии, накачивая австрийцев ненавистью к России, русскому народу и вообще ко всем славянам. Так что ненависть к русскому народу и славянам Гитлер впитал с молоком матери. К этому стоит добавить ненависть Гитлера к большевизму. Всё это вместе вызвало у Гитлера идею-фикс о тотальном уничтожении жителей СССР (России), которую он последовательно претворял в жизнь.
После разгрома гитлеровской Германии никто не задавался вопросом, что за причина была у Гитлера. Сталину пришлось бы оправдываться за большевизм, который уничтожал русских людей чуть меньше, чем Гитлер, а союзникам было выгоднее замолчать геноцид русского народа, сделав акцент на Холокосте. Потому что западные лидеры до начала Второй мировой войны знали о ненависти Гитлера к России и русских людям и всячески науськивали его на поход на Восток, в том числе и и помогая Германии и Гитлеру материально и финансово. Холокост превратился в некий фетиш Запада, своего рода образ жизни западного мира, не смотря на попытки отдельных жителей Европы и Америки узнать правду о Холокосте. Но так как все западные СМИ принадлежат жертвах Холокоста, то все попытки докопаться до истины заканчивают ничем. Равно как попытки рассказать о реальном геноциде гитлеровцами русского народа, а не выдуманного Холокоста. Когда, в частности, в гитлеровской армии служили 150 тысяч евреев, включая старших офицеров и полковников, а обычные немецкие евреи спокойно жили в немецких провинциальных городах до конца войны, из больших городов их выгнали.
Русский народ оказался между 2-х огней - между людоедом Сталиным и фашистом Гитлером. Но гитлеровский геноцид оказался куда более серьёзнее сталинского. Из почти 4-х миллионов попавших в плен в первый год красноармейцев выжили немногие. Если в 1941 году сдавались в плен фронтами и встречали немцев цветами, то уже во второй год войны отношение к немцам поменялось. То, что не смогла сделать сталинская пропаганда, сделали гитлеровцы своим безудержным истреблением пленных красноармейцев и мирных жителей.
![[identity profile]](https://www.dreamwidth.org/img/silk/identity/openid.png){kind=small}
no subject
Date: 2020-05-09 12:46 pm (UTC)Система категоризации Живого Журнала посчитала, что вашу запись можно отнести к категории: История (https://www.livejournal.com/category/istoriya?utm_source=frank_comment).
Если вы считаете, что система ошиблась — напишите об этом в ответе на этот комментарий. Ваша обратная связь поможет сделать систему точнее.
Фрэнк,
команда ЖЖ.
no subject
Date: 2020-05-09 01:25 pm (UTC)no subject
Date: 2020-05-09 03:46 pm (UTC)Ты дебил или где? Гитлер уже перебрасывал армию на Запад в 1940 году и воевал с Англией. Гросс-адмирал Дениц объяснил Гитлеру, что военно-морской флот Германии не может обеспечить высадку на британские острова, поэтому Гитлер рассчитывал подавить сопротивление англичан с помощью авиации. Но развязанная Гитлером воздушная война против Англии в сентябре-октябре 1940 года закончилась поражением германских военно-воздушных сил.
Высадка в Англию не могла быть осуществлена, не смотря на то, что СССР был помогал Германии. Что касается возможного нападения СССР на Германию, то в германском генштабе эту возможность не рассматривали от слова совсем, так как знали, что Красная армия, разгромленная Сталиным, не способна к каким-либо серьёзным боевым действиям.
no subject
Date: 2020-05-09 03:55 pm (UTC)no subject
Date: 2020-05-09 04:21 pm (UTC)no subject
Date: 2020-05-09 04:27 pm (UTC)no subject
Date: 2020-05-09 08:48 pm (UTC)