Когда околеет последний на Руси вирус

[rex_net]

Когда спекшийся Собянин ткнется белым колтуном в стол и с открытыми глазами уснет...
Когда Мишустин заменит пятого павшего водилу железным Федором и подпишет сточенным пером последний чрезвычайный указ...
Когда охереет от имбиря и околеет последний на Руси вирус — все изменится.
Откроются сто дверей, три люка, пять шлагбаумов, семь ворот, на бронзовом жуковском скакуне выедет желтый солнечный Государь, и в руке его будет сверкать сто за баррель. Рублей, конечно, но это уже детали.
В новом мире все будет по-другому, свобода движений души и тела дополнится инстинктом приставить ногу и оглядеться. Огромная ценность человеческой жизни таки сделала огромные глаза человечеству, художники-фантасты были правы.
В этом новом мире мы будем заниматься тем же, чем раньше — ублажать котов, ненавидеть оппонентов, ждать скидок и фотографировать свою еду для потомков.
Разница будет в том, что научившиеся работать в пижамах никогда больше не возьмут в руки галстук, пропуск и годовой проездной.
Насильственно поумнев, люди потекут из производственных цепочек домой. И очень многие займутся старым делом на новый лад — будут развлекать тех, кто сам не может себя развлечь.



Владимир Путин принял крайне важное для себя и всех нас решение — в сложившейся непростой обстановке высказываться о проблемах лишь удаленным киванием и качанием головы. Оценив трезво всю разрушительную мощь своего экспертного мнения, он дал обет молчания на самые насущные темы и сосредоточился на неисполнении обязанностей президента. Поход в Коммунарку в костюме для забоя цыплят на настроения не повлиял, поэтому планировавшиеся вслед за ним полет Чумного Доктора с журавлями и счастливое обретение амфоры с вакциной отложены. На фоне дальнейшего одеревенения рубля и обнуления цен на нефть решено не выбивать испугом испуг, а, как бы это ни было трудно и непривычно, пойти на временные разумные меры. В качестве одной из которых уже выдвинуто и уже отклонено предложение Е. Исинбаевой передвигаться в населенных пунктах прыжками.



— Никас, в чём секрет вашего успеха? То, что у других художников зовётся «мазнёй», вы называете «живописью» и получаете за неё неплохие деньги. Как так?
— Ну, во-первых, идите в жопу. Во-вторых, нас в семье было шесть детей. Мой батюшка, кроме матушки, не знал других развлечений. Итого восемь ртов и один работник. Представьте, чего и сколько я кушал. То ничего, то нисколько.
— Голодали?
— Ну, не так чтобы… Скорее, недоедали. Донашивали. Перешивали. Когда мне было шесть лет, я вместо шапки носил отцовский носок, который достался ему от деда.
— Бывает. Я вон в армии шерстяную пилотку носил. Настоящую, природную, из козы.
— Ну, вы клоун, вам можно.
— Хорошо, и как из вашей тогдашней бедности вытекло нынешнее благополучие?
— Да очень просто. Если тебя оторвали от титьки — отгрызи пальцы, которые отрывали, и усни сытым.
— То есть?
— То есть, не надо а) стесняться, б) брезговать. Мир-то вокруг холодный, жестокий. Никто тебя не накормит. Ты должен сам подойти и надеться ртом на что-нибудь съедобное, вкусное. И жевать, даже если тебя бьют по спине ногами. Активность — вот что главное в человеке. И в художнике тоже. Если за свою картину я хочу вагон денег, я не сижу в раздумьях — какие бы образы воплотить? Я знаю, какие. Я их каждый день вижу по телевизору. И у меня есть их телефоны. Я сажусь и пишу могучего и прекрасного конного губернатора с копьём и в латах. Хотя он с бородавкой на пол-хлебала и под конём не нагибаясь пройдёт.
— То есть, в основе вашего творчества ложь?
— Да. Я ложу на всё, что не приносит мне денег.
— Откровенно. Спасибо. Скажите, а почему вашего рождённого в браке сына зовут Стефано Сафронов, а двух внебрачных сыновей — Лука Затравкин и Ландин Сороко? Их что, так назвали по приговору суда?
— Не ваше дело. В Википедии прочитали?
— Да. Что, враньё?
— Нет.
— Не прокомментируете?
— Нет.
— Жаль.
— Ладно. Так и быть. Я вам кое-что другое скажу. Но не под запись.
— Как скажете.
— Никас — это моё второе имя. Которое я заслужил. Заработал. Всей своей жизнью. Переводится как «победитель».
— Ну, да, у нас в основном греческие имена. Моё, Евгений, переводится как «благородный».
— Вам повезло.
— Мы с вами даже немножко тёзки. Я Викторович. То есть, Победителевич.
— А настоящее моё имя — Ныкас. Потому что я всё припрятывал. Молока у матери сосал больше, чем мог переварить. Повторяю, не для печати. Проболтаетесь — голову оторву.
— Ни в коем случае. Огромное вам спасибо.



Из Карантинополя знакомый старец изолирующую молитву прислал, учите.

Иже еси корона на вируси, на Господа уповающе, тему не прососи, закупись, затворись с супругою и котом, не блуди рукою со ртом, мама мыла раму да померла, блажен не трогающий хайла, папа пыль протер помер, на заразный не звони номер, сиди тихо не пали схрон, хлеб наш насущный даждь нам дрон, Путину в голосовалище сто корон.



Тревога, короче, техника из парка выходит, вой и ор, тридцать минут на выход из расположения, затем американский ядерный удар и здравствуй, мама, возвратился я не весь. Мы мотоциклетный взвод комендантской роты, регулировщики, вторая волна сперматозоидов дивизии, впереди нас только разведка и кончик синей стрелы на карте.
— Где этот старый пиздобол?! Где Ерасов?!
Нашего командира нет с нами. Его лечат от запоя на гауптической вахте, старший прапорщик Ерасов на километр пробега расходует литр водки, никто его не видел идущим прямо или с какой-то целью. Тревога. Война. Даже самый маленький полководец должен лично возглавить своих солдатиков и вести их в бой хоть тушкой, хоть чучелом.
— В любом виде! Быстро!
Его привозят быстро, с опущенными веками, без явного сознания, но рука беспокоится, что-то ищет, ему разводят и подают. "Поморин". Болгарская похмельная питьевая зубная паста для советских военнослужащих. Заносят в "фантомас", кладут на пол, самый страшный военный автобус в мире замыкает колонну мотоциклистов, мы успели, ушли из-под удара, а там хоть на лобке не расти. Кстати, да. Мы — это Тоцкое–4, тут когда-то маршал Жуков махнул платочком, ебануло сорок килотонн, и сорок тысяч солдатиков пошли примерить на себя дозу. Кстати, да. От "Поморина" военнослужащий способен только сесть и открыть глаза, поэтому разделяемся. Мы на трехколесных конях вперед, "фантомас" с командиром вбок по деревне до магазина, пять утра, матка-яйка-сторож тук-тук, открывай, или я войду и возьму пузырь, или мы въедем и выжрем все. Кстати, да. Господи, как мало надо маленькому солдатику в очках и солдатику побольше в мотоциклетных очках, чтобы пасть за Родину на учениях. Мы отрегулировали дивизию, комдив с головного БТРа нам отдал честь, мы стояли ранним утром, утром и в самый полдень. Сорок шесть градусов жары, черная форма, степь, прямые лучи, он на "таблетке", гражданский милый добрый мужик. Вот вам по пиву, братишки, залейте, вы же уже кипите. Два пива в две горячие глотки. Обморок. Спасибо тебе, мужик, что не вернулся и не забрал автоматы. Сидеть бы нам до отмены рабства. А это еще долго, лет шесть.

Comments

[lj-frank-bot.livejournal.com]

Здравствуйте!
Система категоризации Живого Журнала посчитала, что вашу запись можно отнести к категориям: Армия (https://www.livejournal.com/category/armiya?utm_source=frank_comment), Медицина (https://www.livejournal.com/category/medicina?utm_source=frank_comment), Общество (https://www.livejournal.com/category/obschestvo?utm_source=frank_comment).
Если вы считаете, что система ошиблась — напишите об этом в ответе на этот комментарий. Ваша обратная связь поможет сделать систему точнее.
Фрэнк,
команда ЖЖ.